Господи, время, куда ты?
Горсткой, обвалом, гуртом!
Я ведь не ставила даты,
думала, это потом.
Думала, все еще будет.
Думала, ну времена!
Думала, время рассудит.
Ан уж и вечность видна.
Что она, впрочем, такое?
Туго налеплен сургуч.
Листья опавшие? Хвоя?
Белый с пылинками луч?
Карцер? Симпозиум умный?
Банька? Бескрайняя даль?
Или веселый и шумный
пионерлагерь “Печаль”,
тот, где, о папе и маме
вдруг загрустив у ворот,
девочка в мятой панаме
пишет в намокший блокнот...

Ванханен Наталья

женщина с нелёгкой судьбой.
Знакомое всем по фильму "Ирония судьбы, или с лёгким паром" стихотворение

вошло в сборник "Подруга", и было посвящено любовнице поэтессы - Софии Парнок.

Отредактировано INCOGNITO (2012-06-11 21:43:22)

Martin.да..это одно из любимых моих

Сакс замолчал. Джаз плачет по-мужски,
Так судорожно, сдержанно и скупо,
Захлебываясь низким, темным звуком,
Заламывая холодом виски.

И снова сакс. Все резче, жарче, чище
Играет джаз в полупустом кафе.
Сейчас сюда опять придет Орфей,
Мне говорили – он кого-то ищет.

Ко мне подсядет. Забормочет: “Я
Отлично помню, я спустился, чтобы...”
Его слова меня забьют ознобом,
Прокравшись сквозняком продоль хребта.

Закурит, нервно выпуская дым,
Завертится – как будто в клетке птица
На жердочке: “А Вы могли мне сниться?
Еще тогда... когда я видел сны...

Шампанского?” – Гарсон разлил “Надежду”:
“За встречу, друг! До дна, до дна, до дна!
Вас звать... я забываю имена,
но Вас... скажите, мы встречались прежде?”

Я улыбаюсь. Мне тепло и так…
Так непроизносимо-невесомо.
Я улыбаюсь: “Нет, мы незнакомы”.
Сакс заново вступил, разрезав такт

На две неравных ноты. Вдруг, вскочив
И на пределе связок или легких,
Так, что забьют в набат столы и стекла,
Крещендо пианиста перекрыв,

Переломившись надвое, как в бездну
Сорвавшись и пугаясь пустоты,
Он выдохнет: “Так, значит, это ты?”
И затаит дыханье – вдруг исчезну?

Огромный, черный, сумасшедший грач,
Влетев в окно, на пианино сядет.
Расстроено, растерянно, не глядя,
Не в такт – разочарованный трубач

Вступает, тут же поперхнувшись звуком.
Болезненно прищурившись, Орфей
Прошепчет хрипло: “Я Вас спутал с ней,
Простите!” – и с такою мукой

Посмотрит мне в глаза, что захочу
Зажмуриться. Мне сразу станет тесно,
Как будто съежатся в размерах стулья, кресла,
Столы под скатертью, похожей на парчу.

Он обернется только у дверей,
Меня он не увидит...
Этим летом
По пятницам и, кажется, по средам
Божественный играют джаз в кафе.
©

Мое любимое стихотворение  Рождественского:

Будь, пожалуйста,
                            послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
        запросто.
И тогда я вымахну -
                            вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на всё неизвестное,
на всё безрассудное, -
в море брошусь,
                        густое,
                                  зловещее, -
и спасу тебя!..
Это будет
            сердцем велено мне,
сердцем велено...
Но ведь ты же
                      сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама готова спасать других
от уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
                         не утонешь,
зла не накопишь.
Не заплачешь
                     и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
                         и станешь ветреной,
если захочешь...
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
           очень.

Хоть нарочно,
хоть на мгновенье, -
я прошу,
            робея, -
помоги мне в себя поверить,
стань
        слабее.

Отредактировано Kazimira (2012-06-20 16:09:45)

Евгений Евтушенко

СМЕЯЛИСЬ ЛЮДИ ЗА СТЕНОЙ
               Е. Ласкиной

Смеялись люди за стеной,
а я глядел на эту стену
с душой, как с девочкой больной
в руках, пустевших постепенно.

Смеялись люди за стеной.
Они как будто издевались.
Они смеялись надо мной,
и как бессовестно смеялись!

На самом деле там, в гостях,
устав кружиться по паркету,
они смеялись просто так,—
не надо мной и не над кем-то.

Смеялись люди за стеной,
себя вином подогревали,
и обо мне с моей больной,
смеясь, и не подозревали.

Смеялись люди... Сколько раз
я тоже, тоже так смеялся,
а за стеною кто-то гас
и с этим горестно смирялся!

И думал он, бедой гоним
и ей почти уже сдаваясь,
что это я смеюсь над ним
и, может, даже издеваюсь.

Да, так устроен шар земной,
и так устроен будет вечно:
рыдает кто-то за стеной,
когда смеемся мы беспечно.

Но так устроен мир земной
и тем вовек неувядаем:
смеется кто-то за стеной,
когда мы чуть ли не рыдаем.

И не прими на душу грех,
когда ты мрачный и разбитый,
там, за стеною, чей-то смех
сочесть завистливо обидой.

Как равновесье — бытие.
В нем зависть — самооскорбленье.
Ведь за несчастие твое
чужое счастье — искупленье.

Желай, чтоб в час последний твой,
когда замрут глаза, смыкаясь,
смеялись люди за стеной,
смеялись, все-таки смеялись!
1963

Ты лети, мой сон, лети,
Тронь шиповник по пути,
Отягчи кудрявый хмель,
Колыхни камыш и ель.

И, стряхнув цветенье трав
В чаши белые купав,
Брызни ласковой волной
На кувшинчик водяной.

Ты умчись в немую высь,
Рога месяца коснись,
Чуть дыша прохладой струй,
Звезды ясные задуй.

И, спустясь к отрадной мгле,
К успокоенной земле,
Тихим вздохом не шурши
В очарованной тиши.

Ты не прячься в зыбь полей,
Будь послушней, будь смелей
И, покинув гроздья ржи,
Очи властные смежи
.
И в дурмане сладких грез,
Чище лилий, ярче роз,
Воскреси мой поцелуй,
Обольсти и околдуй!

(Мирра Лохвицкая)