Меня зовут "Ева". Мне двадцать шесть. Если вы рядом — наденьте на шею крест. Серьезно, так будет лучше. Может, убережет. Я — мессия. Я послана вниз как месть. Кому и за что — не помню. Может быть и тебе. За грехи. Поэтому — отойди подальше да выпей святой воды. Плюнь — через плечо. Можешь — прямо в меня. Я привыкла. Это просто такая игра. На выживание. На боль. На тоску. Рискнешь? Проиграешь — очнешься в аду. А мне — не страшно. Я не проигрываю. Никогда. Мне дьявол и Бог — и те — не властители, не судия. С дьяволом — вообще особые отношения. Он кусает меня — за ухо, за губы, за шею. Прикасается к ключице раскаленным своим языком, и приглашает пойти с ним — в его дом. Действительно, в аду бы мне было — и теплее, и безопаснее. Но я ведь не совсем пропащая. И сказала ему: "Нет". Он злился на мой ответ, и обещал заставить. Обещание выполнил — начал душить и жалить. Посылая в попутчики — вовсе не тех людей. Людей ли? Нет. Своих подручных — демонов и чертей. Он меня их руками клеймит и жжет — душу мою на части рвет, и раздает на площади. Нищим. Каждому по куску. А я-то хотела ее подарить одному. А теперь на месте души — бездна — чернеет дыра.
Меня звали "Ева", читай — "женщина", читай — "вера", читай — "одна". Но по имени меня никто не звал уже лет шесть или семь. Кажется, оно пропало без вести, исчезло совсем. Мое имя теперь "зеро". Эй, Адам, пожертвуй еще ребро. Но он, как и все смертные — душой обмельчал. Ни ребра, ни тепла, ни любви — мне не дал.
Я осталась совсем одна.
Помнишь, это просто такая игра. Выиграет тот — кто дольше всех проживет. То есть тот, кто при необходимости или без оной — не пожалеет — растопчет, убьет. Тот, кто лучше всех спрячет нож за спиной, не будет мучиться ни совестью, ни виной.
И я сама — все ближе и ближе к ним. Хоть мой нож и не так остер, по мне тоже плачет адский костер.
Боже, меня прости. За злость, за дыру в груди. Но ответь же, скажи, не заслуживают разве они, все мои истязатели и палачи — попасть в ад, или хуже?
Боже, меня прости. За "не веру" мою в людей, за страх. Клянусь, что рассыплюсь в прах, если услышу от кого-нибудь про себя: "Хоть она и пропащая, все же есть у нее огонек в глазах". Клянусь, если хоть одного не напугает ни темнота, ни мрак, я ему всю эту бездну в груди — подарю, отдам безвозмездно, за "так".
И человек пришел. Посмотрел на меня, и сказал: "То, что ты называешь черной дырой, там, где снега и льды — на самом деле не пропасть, не бездна. Глянь, там же планеты виднеются. Да еще и светило — в твоем левом глазу. В таких, как ты, с дырой посреди груди — вместо сердца, вмещаются галактики и вселенные, океаны, леса, цветы — все потерянные миры. Вы не грешницы, не блудницы. Вы целованы Богом в лоб. Вы его посланницы. Мученицы. Белые птицы. Выжигали вам душу ради того, что бы вложить в вас благое зерно. Что бы вы его сеяли, орошая своими слезами и кровью. Ты знаешь? Ты знаешь. Сей сладкий плод называют любовью".
(с) Лукерья Остерман
