и там читала , и здесь читаю ... спасибо 

"Я подошел к зеркалу, а он включил прожекторы, которые осветили меня со всех сторон, так что на лице совсем не осталось теней. В первый момент я не заметил в себе ничего особенного. Я как я. Потом я почувствовал, что это не совсем я. Что это гораздо лучше, чем я. Много лучше, чем я. Красивее, чем я. Добрее, чем я. Гораздо значительнее, чем я. И я ощутил стыд, словно умышленно выдавал себя за человека, которому в подметки не гожусь.."

Стругацкие, Хищные вещи века.

СМЕЯЛИСЬ ЛЮДИ ЗА СТЕНОЙ

Е. Ласкиной

Смеялись люди за стеной,
а я глядел на эту стену
с душой, как с девочкой больной
в руках, пустевших постепенно.

Смеялись люди за стеной.
Они как будто издевались.
Они смеялись надо мной,
и как бессовестно смеялись!

На самом деле там, в гостях,
устав кружиться по паркету,
они смеялись просто так,—
не надо мной и не над кем-то.

Смеялись люди за стеной,
себя вином подогревали,
и обо мне с моей больной,
смеясь, и не подозревали.

Смеялись люди... Сколько раз
я тоже, тоже так смеялся,
а за стеною кто-то гас
и с этим горестно смирялся!

И думал он, бедой гоним
и ей почти уже сдаваясь,
что это я смеюсь над ним
и, может, даже издеваюсь.

Да, так устроен шар земной,
и так устроен будет вечно:
рыдает кто-то за стеной,
когда смеемся мы беспечно.

Но так устроен мир земной
и тем вовек неувядаем:
смеется кто-то за стеной,
когда мы чуть ли не рыдаем.

И не прими на душу грех,
когда ты мрачный и разбитый,
там, за стеною, чей-то смех
сочесть завистливо обидой.

Как равновесье — бытие.
В нем зависть — самооскорбленье.
Ведь за несчастие твое
чужое счастье — искупленье.

Желай, чтоб в час последний твой,
когда замрут глаза, смыкаясь,
смеялись люди за стеной,
смеялись, все-таки смеялись!

"Западный ветер крепчал. Тяжелые, маслянистые под вечереющим небом волны грохотали, разбиваясь о берег. Неарх с Александром и Гефестион уплыли далеко вперед, а Птолемей, плававший хуже и более тяжелый, начал выбиваться из сил, особенно когда Колнадский мыс перестал прикрывать его от ветра. Не смея отдалиться от берега и опасаясь приблизиться к белым взметам брызг у мрачно черневших скал, он злился на покинувших его друзей. Критянин Неарх, молчаливый и несговорчивый, непобедимый пловец, совершенно не боялся бури и мог просто не сообразить, что переплыть Фалеронский залив от мыса к мысу опасно в такую погоду для не столь дружных с морем македонцев. Но Александр и его верный Гефестион, афинянин, оба неистово упрямые, стремясь за Неархом, забыли о затерявшемся в волнах товарище.

«Посейдонов бык» – громадный вал, поднял Птолемея на свои «рога». С его высоты македонец заметил крохотную бухточку, огражденную острыми каменными глыбами. Птолемей перестал бороться и, опустив отяжелевшие плечи, прикрыл руками голову. Он скользнул под волну, моля Зевса-охранителя направить его в проход между скал и не дать ему разбиться.

Вал рассыпался с оглушающим грохотом и выбросил его на песок дальше обычной волны. Ослепший и оглохший, Птолемей, извиваясь, прополз несколько локтей, осторожно привстал на колени и наконец поднялся, шатаясь и потирая гудевшую голову. Волны, казалось, продолжали колотить его и на земле.

Сквозь шум прибоя ему послышался короткий смешок. Птолемей повернулся так резко, что не устоял и снова очутился на коленях. Смех зазвенел совсем близко.

Перед ним стояла небольшого роста девушка, очевидно, только что вышедшая на берег. Вода еще стекала по ее гладкому, смуглому от загара телу, струилась с массы мокрых иссиня-черных волос, купальщица склонила голову набок, отжимая рукой вьющиеся пряди.

Птолемей поднялся во весь свой огромный рост, крепко утвердившись на земле. Он посмотрел в лицо девушке и встретил веселый и смелый взгляд серых, казавшихся синими от моря и неба глаз. Некрашеные, ибо все искусственное было бы смыто бурными волнами Эгейского моря, черные ресницы не опустились и не затрепетали перед горячим, властным взором сына Лага, в двадцать четыре года уже известного покорителя женщин Пеллы, столицы Македонии.

Птолемей не мог оторвать взгляда от незнакомки, как богиня возникшей из пены и шума моря. Медное лицо, серые глаза и иссиня-черные волосы – совсем необыкновенный для афинянки облик поразил Птолемея. Позднее он понял, что медноцветный загар девушки позволил ей не бояться солнца, так пугавшего афинских модниц. Афинянки загорали слишком густо, становясь похожими на лилово-бронзовых эфиопок, и потому избегали быть на воздухе неприкрытыми. А эта – меднотелая, будто Цирцея или одна из легендарных дочерей Миноса с солнечной кровью, и стоит перед ним с достоинством жрицы. Нет, не богиня, конечно, и не жрица эта невысокая, совсем юная девушка. В Аттике, как и во всей Элладе, жрицы выбираются из самых рослых светловолосых красавиц. Но откуда ее спокойная уверенность и отточенность движений, словно она в храме, а не на пустом берегу, нагая перед ним, будто тоже оставила всю свою одежду на дальнем мысу Фоонта? Хариты, наделявшие женщин магической привлекательностью, воплощались в девушках небольшого роста, но они составляли вечно неразлучное трио, а здесь была одна!"

Таис Афинская

В тему нашего предстоящего Карнавала - маленький рассказик моей любимой Н. Тэффи.

Маски

У нас любят рядиться на святках и прятаться под маску, но что в этом веселого, — право, никто объяснить не сумеет.
Я понимаю, как чувствует себя француз, надевая маску.

— Ho-la-la!

Про каждого из своих добрых знакомых он знает сотни штучек и тысячи маленьких гадостей, на которые так приятно намекнуть, а еще приятнее сказать прямо в глаза!

Но в обыденной жизни и с открытым лицом это невозможно. Еще поколотят! Да и к чему ссориться? То ли дело в маскараде.

— Madame! Брюнет, которым вы интересовались в сентябре прошлого года, передал известный вам ключ одной из ваших приятельниц. Какой? Если позволите, я намекну...

Тонкая интрига заплетается, расплетается.

Отправляясь на маскарад, француз заранее придумывает, с кем и о чем говорить, как устроить, чтобы было занятно, и весело, и тонко, чтобы можно было немножко рискнуть, немножко провиниться и все-таки «ca ne tire pas a consequence» *.

Русский человек маскируется мрачно.

Прежде всего и главнее всего — это чтобы его не узнали. И для чего ему это нужно, одному Богу извест-но, потому что ни балагурить, ни шутить, ни интриговать он никогда не будет.

Приедет на костюмированный вечер, встанет где-нибудь у печки и молчит. Слова из него не выжмешь. А кругом все стараются:

— Да это Иван Петрович! По рукам видно! Иван Петрович, снимите маску!

Но маска пыжится, прячет руки и молчит, пока не удостоверится, что узнана раз навсегда и бесповоротно. Тогда со вздохом облегчения открывает лицо и идет чай пить. Потом помогает узнавать другие маски.

Долго не узнанные томятся.

Им жарко, душно и смертельно скучно.

Зато на другой день хвастаются:

— Весело вчера было?

— Ну, еще бы! Меня так до конца и не узнали! Нарочно весь вечер ни с кем не разговаривал.

— Всех надул! — мрачно веселится вчерашняя маска. — Поди, до сих пор не угадали, что это был я. Сегодня отдохну денек, а завтра снова в маскарад. А то уж очень жарко! Два дня подряд — организм не вынесет.

Тоска в наших маскарадах смертельная!

Распорядители из кожи вон лезут, придумывая «трюки».

Ничто не помогает!

Жмутся по углам тоскливые маски и все боятся, как бы их не узнали!

Изредка мелькнет нелепым диссонансом какой-нибудь веселый Пьеро или Арлекин. Взвизгнет, перекувырнется.

Но от него все норовят подальше. Еще, мол, в историю впутаешься.

Если, не приведи Бог, затешется в маскарадную толпу настоящий остряк и весельчак (чего на свете не бывает!), — ему несдобровать.

Слушать его будут молча, на шутки не ответят.

В прорези масок заблестят злые огоньки и скажут:

— А сорвать с него маску да вздуть хорошенько, так не стал бы тут растабарывать!

— Туда же, шутник!

Хозяева к острякам тоже относятся подозрительно.

— Афимья! — кричат кухарке. — Ты там посматривай за галошами. Мы отвечать не можем. В маске-то каждый притвориться может. А кто его знает, что у него на уме! Шутники!

Но такие шутники на русском маскараде редки до чрезвычайности. И то они склонны скорее покукурекать петухом или поквакать лягушкой, чем завести тонкую интригу.

Даже любители анонимных писем, завзятые сплетники и вруны, и те, надев маску, думают только о сохранении своего инкогнито.

— Маска, ты меня знаешь? — спрашивает у сплетника дама, которую он сразу узнал и про которую чересчур много знает.

Но он мычит в ответ, хотя сердце его разрывается от желания поязвить безнаказанно.

Особенно жестоко веселятся на святках в провинции.

Каждый вечер рядятся и ездят по домам.

— Ряженые приехали!

Хозяева встречают их в гостиной молча. Молча входят маски.

Кто-нибудь заиграет на рояле. Маски молча протанцуют и молча уйдут.

Поедут к другим знакомым, и опять то же. Уж такое беспросветное удовольствие! У помощника исправника был сынок. Страшно любил наряжаться и маскироваться.

Из гимназии его выгнали, так что досугу было много. На святках наряжался, в будни вспоминал.

Юноша был здоровьем слаб и к концу святок еле держался на ногах.

— Да посмотрите, — жаловалась его мать, — на что он похож стал! Ведь краше в гроб кладут.

— Зато никто меня ни разу не узнал! — хвастался сынок. — Двадцать раз маскировался, — и никто! У головы до утра молча просидел, маски не снимал. И ужинать не стал. Начну, думаю, есть — еще узнает кто. Худо мне стало под конец, прямо дышать нечем. Закрыл глаза, даже сомлел на минутку. Сижу, держусь за стол руками, дотяну ли до утра, сам не знаю.

— Вот видите! — горюет мать. — Не бережет он себя, загубит здоровье!

Но сын остановил ее строго:

— Нечего, маменька! Вы свое пожили, так дайте и другим. Мне ведь тоже повеселиться хочется.

И мать замолчала. Потому что сама знала, что эначит русский маскарад.

Тяжело, а ничего не поделаешь!

Отредактировано Заюшка (2012-11-28 09:47:12)

Д.А. Пригов

* * *

Кто купается в золоте?
В золоте купаются богачи, амери-
        канцы, цари, арабы, иудеи,
        скарабеи, золотодобытчики,
        злодеи и фантазёры
Тот, кто в золоте купается
Тот и прямо называется
Взолотекупающиеся

* * *

Кто купается в серебре?
В серебре купаются пустын-
        ники, люди лунного света,
        воры, мистики, тибетцы,
        ночные люди, вроде меня,
        кошки, серны, каппода-
        кийцы и внутрьрождённые
Кто в серебре купается
Тот часто называется
Зрящий отражённым светом.

* * *

Кто купается в воде?
В воде купаются рыбы, моряки,
        девы, гладкокожие неврасте-
        ники, греки, крысы, убий-
        цы, дети с болезнью Дауна,
        русалки, невидь всякая и
        отдельные государственные деятели
Кто в воде купается
Тот просто называется
Купающимся

* * *

Кто в лучах купается?
В лучах купаются — герои в лу-
        чах славы, сволочи в лучах
        жадности, ребёночки в лучах
        любви, невесты в лучах овла-
        дения и отдавания, мизантро-
        пы в своих тяжёлых лучах,
        и в лучах общей им жизни —
        кочегары, слесаря, молочни-
        цы, вахтёры, медсёстры и
        ученики
Кто в лучах купается
Тот неизбежно называется
Подставляющим тело под поток

* * *

Следующим, естественно, следует
вопрос:
А кто в говне купается?
В говне купаются практически
все
Но особенно — ассенизаторы,
        учителя, артисты, прокто-
        логи, сочинители, честные
        политики, сердобольные
        женщины и кавалеристы
Кто в говне купается
Естественно, называется...
Ну, по-разному называется

* * *

Кто купается или копается в себе?
В себе купаются или копаются
        больные, здоровые, полуболь-
        ные, стукнутые, потерпевшие
        поражение, русские и склон-
        ные к русской литературе,
        Ницше, Достоевский, школь-
        ницы, фэзэушницы, исихасты
        и человек вздумавший сделать
        себе операцию аппендицита
Кто в себе копается
Тот и называется
Самокопателем

* * *

Кто ни в чём не копается?
Ни в чем не копаются тяжелоатле-
        ты, древние герман-
        цы, монахи, купцы второй
        гильдии, бомжи, футболисты,
        чапаевцы и современники
        Семиона Полоцкого
Кто ни в чём не купается
Тот, собственно, и никак не
называется

* * *

Кто в ничто купается?
В ничто купаются апофатики, ин-
        дусы, алкоголики, матема-
        тики некие, подверженные
        абсолютной афазии,
        младенцы, метеорологи,
        шахматисты и подрывники
Кто в ничто купается
Тот дико называется
Отпущенными

* * *

Кто во всём купается?
Во всём купаются все, но не в
        их единичности, а собран-
        ные в огромные гиперком-
        мунальные тела
Перекрывающие коммунальные кон-
        фессиональные и родовые
        тела, сами по себе купаю-
        щиеся в силовых полях
        своего порождения

запись из блога Веры Ковалевой " Будничное и необязательное волшебство "

Первого января нового года пошел дождь. Мы немного смутились и даже думали поменять было планы, но во Франции говорят, что дождливая свадьба к счастливому браку и, решила я, почему бы не применить эту примету к отношениям с новым годом.

Я люблю первое января как никакой другой день. Тридцать первое декабря похоже на последний лист школьной тетради, который торопливо и уже кое-как дописываешь, думая про себя, ведь правда же, что никто не проверит. Я, не умеющая и не любящая подводить итоги, завершать, доводить до конца, прощаться и заканчивать, даже двери закрывать на замок, честное слово, с наступлением последних сумерек года закрываю глаза и тороплюсь досчитать до двенадцати.
Первое января - мой любимый день, похожий на чистый лист новой тетради в любовно выбранном переплете. На нем еще нет ни точки, ни запятой, он гладок и приятно прохладен наощупь, он пахнет свежей бумагой, дорогами и духами еще незнакомых людей. Жизнь без первого января была бы невыносима, как роман без абзацев.
Первого января можно не торопиться. Земля замедляет вращение, жизнь ждет, как терпеливый торговец, пока я придирчиво выбираю первую книгу года, первую прогулку, первое слово первой сказки. Первого января каждая мелочь кажется важной, каждая фраза - поворотом сюжета.

И хотя я не люблю не списков, ни хронологий, ни прямолинейных отчетов, вот каким был мой первый день нового года, с дождем, львом, зеброй, фламинго и парой страусов в парке Золотой головы, с таинственным островом и почти закатом на берегу Соны.
За кадром остались только две золотых собаки, Фродо Бэггинс, покидающий Шир, портрет Леонарда Коэна, бутылка красного вина, ром, настоянный на яблоках и корице, разговор за полночь и кот на пианино. Взамен я расскажу вам десять своих желаний на этот год, но не списком, а, как водится, в строчку.

Сходу вроде все понятно. Элефанты — это слоны, леонты — львы. Но, черт побери, кто такие лесные сраки??? 

Стрекочущу кузнецу
В зленем блате сущу,
Ядовиту червецу
По злакам ползущу.

Журавель летящ, во грахе
Скачущ через ногу,
Забываючи все страхи,
Урчит хвалу Богу.

Элефанты и леонты,
И лесные сраки,
И орлы, оставя монты,
Учиняют браки.

О, колико се любезно,
Превыспренно взрачно,
Нарочито преполезно
И сугубо смачно!

Это стихотворение из исторического романа Д. Л. Мордовцева «Двенадцатый год». В одном из эпизодов романа его декламирует восьмилетний Саша Пушкин, поясняя, что это, мол, "Третьяковский" (то бишь Тредиаковский), "наш великий пиита".