Эх! автобиографическое...

           Стою на кухне, жарю котлеты. Вдруг, как будто дверь щелкнула, как будто закрылась. Что это я, неужели дверь забыла закрыть, когда пришла? Пошла в коридор проверить, иду и вспоминаю, нет, ведь, точно, закрыла, еще ключ потом в карман пальто засунула, чтобы завтра не искать впопыхах. Подхожу к двери, за ручку взялась, и вдруг - рука чья-то в черной перчатке прямо перед моим лицом, и рука эта мне рот закрывает, и тащит меня куда-то назад в комнату, и этот кто-то, кто меня тащит, к себе крепко прижал и волочет, ноги мои едва до пола достают, и дышать мне не дает. Затащил в комнату, в самый дальний угол, на пол усадил, сам за моей спиной скорчился, руку свою мне со рта убрал и за шею взял, и тут в темноте - металл страшно так блеснул, и дуло пистолета мне в висок уперлось. А я, хотя мне уже дышать ничего не мешает, так и не дышу, кажется, сердце колотится, тошнит, тошнит от страха, и только жилка на виске бьется – о металл ударяется. Но где-то спинным мозгом чую – затаился он, ждет чего-то, прислушивается. И сквозь тошноту, сквозь грохот крови в ушах слышу – шаги к моей двери приближаются, шаги и голоса. Мужские. Несколько человек подошло и топчется, и чего-то тихо обсуждают. И мне так кричать хочется, не на помощь звать – а вдруг они хуже, страшнее,  - а просто от звериного ужаса какого-то, и почему-то лицо двоечника Гуликова, обиженное такое, испуганное, какое у него редко бывает, перед глазами встает и все тут. Надо же, на волоске от смерти вспомнить наглого Гуликова в редкие моменты, когда с него ухарство слетает, и больше ничего, ничего! Как будто в жизни и вспомнить-то больше нечего! И вот с Гуликовым перед глазами отчаянно прислушиваюсь – войдут – не войдут. А вдруг этот, мой, двери не закрыл, а они сейчас толкнут дверь, она откроется, они войдут и убьют нас обоих, а если я не выдержу – закричу, он тоже меня убьет. Но вот, чувствую, мой как-то расслабился, пистолет свой убрал, и понимаю, что голосов больше нет, на лестнице тихо – ушли. Не знаю, сколько мы так просидели, он говорит: «Горит». Я не поняла ничего, да и голоса у меня нет, чтобы ответить. Он меня на кухню притащил, в сковородку тычет, «Котлеты, - говорит, - горят». А меня колотит крупной дрожью, я по стеночке на пол сползла и не соображаю ничего. Он сковородку снял, на табуретку сел и стал котлеты есть. Берет прямо руками, обгрызает то, что сверху, а горелую корку в ведро кидает. Три штуки съел. Наглый бандит, сейчас поест и хладнокровно меня убьет как свидетельницу. А он полотенцем руки вытер, посмотрел на меня долго, усмехнулся и пошел. Я слышу – замок скрипит – он дверь открыл, вышел и за собой захлопнул.

       Не знаю, сколько я еще просидела, потом меня какая-то суета взяла. Я к двери побежала, замок проверила и еще на цепочку закрылась. Сама себя ругаю, дура, почему забываешь цепочку надевать. Потом решила в ванне горячей посидеть, успокоиться, пока ванна набиралась, я валерьянки выпила, и стала одежду снимать, стаскиваю колготки – они мокрые, описалась я что ли со страху и не заметила? В ванну прыгнула, минуту, наверно, просидела прежде, чем поняла, что вода-то ледяная. Забыла горячий кран открыть. Хорошо, что не наоборот, а то бы сварилась. Вылетела из ванны, все тело горит. Побежала, еще аспирину наглоталась. Потом набросала на постель все одеяла, какие есть, еще шубу сверху старую, будильник поставила и улеглась.

Иду с работы, день хороший, снег сверкает, бабушки на лавочке доброжелательно так поздоровались, офицер какой-то у подъезда стоит, я машинально так военную форму отмечаю и мельком – взглядом по лицу – и, Господи!!! – как вспышкой глаза обожгло – он! Тот самый, который вчера… И зачем он в военную форму вырядился? Для конспирации… Меня выслеживает. Почему же вчера не убил? Не хочет в квартире. Выследит и убьет в каком-нибудь глухом месте. Я ведь и поздно вечером хожу. Ноги как ватные, подгибаются, мимо него надо пройти, я глаза опускаю, а они, как магнитом, - к его лицу. И по его взгляду вижу – тоже узнал. Я в подъезд зашла, дверь не закрываю, если что, буду кричать, бабушки услышат, долго-долго так с почтовым ящиком возилась, потом прислушалась – вроде не идет никто. В лифт вошла, на кнопку нажала, двери уже почти сомкнулись, вдруг топот, и в последнюю минуту кто-то в щель пальцы просовывает, протискивается в лифт. Он. Я еще пыталась пролепетать что-то, но он меня отодвинул и на кнопку шестнадцатого этажа нажал. Тут я подумала, что ему  не придется меня убивать, я умру сейчас сама от разрыва сердца. Он стоит ко мне спиной, и рук его не видно. Может, в руках у него пистолет, а может, он меня задушит, а может, он не зря меня на шестнадцатый этаж везет, сейчас сбросит и дело с концом. Лифт приехал, открылся, он на площадку высунулся, послушал, выходи, говорит, а я пошевелиться не могу. Он меня из лифта выволок и к лестнице подтолкнул. «Иди, - говорит, - к себе, сделай вид, что к соседке заходила, да лицо сделай повеселей, не бойся, они же тебя не знают. Но если на своей площадке встретишь людей незнакомых, в квартиру не заходи, спустись, посиди с бабками у подъезда, пережди, поняла?» Я и потопала вниз тринадцать этажей, но лицо у меня, наверно, было такое, что если бы меня кто встретил, точно бы понял, что я во всем виновата, и все-все знаю, так что, если бы эти «они» меня увидели, мимо бы не прошли. Но, слава Богу, не было никого. Зашла в квартиру, закрылась, и такая меня истерика взяла, так я выла, орала, по полу каталась, волосы драла и кусала сама себя, как я никогда бы даже в фантазиях буйных не представила раньше, что я на такое способна. И никто бы не представил. Такое черное отчаяние смертельное меня охватило, так горько и паскудно мне стало, да что же это такое, думаю, и семьи у меня нет, ни мужа, ни детей, и не будет уже, наверно, никогда, и молодость прошла, и денег ни черта нету, одними котлетами покупными питаюсь, и вспомнился мне мой племянник Димка и дети подружек всех вспомнились, и еще раз подумалось, что у меня-то своих детей не будет, не на учительскую же зарплату матерью одиночкой-то быть, так мало всего этого, еще и жизни хотят лишить, просто так, ни за что, просто судьба такая, что какая-то мафия вокруг меня бегает. До того тошно и обидно стало, что начала я с солнцем и белым светом прощаться, так голосила – до невменяемости. Час, наверно, а то и больше я так убивалась, потом отошла маленько. Посидела на полу тупо, встала, холодной водой умылась и пошла к урокам готовиться. Такая уж учительская доля – хоть у смерти на краю, а к урокам готовиться надо.

А на следующий раз я как бы ждала его уже, что ли? Не могу сказать, что испугалась, просто так противно под ложечкой засосало, но понимаю, что деваться некуда. Он говорит: «Пойдем, посидим, потолкуем». Я думаю, о чем толковать-то, не хочу я ничего знать, но иду. Пришли. Сели. Он говорит:
- Надо, вижу, с тобой поговорить. А то со страху умрешь, или рехнешься, по глазам вижу, – помолчал. -  Живу я в твоем подъезде, вот и встречаемся, недавно квартиру купил. Ради этой квартиры, все, что можно продал, в долги влез, ремонт вот надо делать. Жену с дочкой к теще отправил, ремонт, говорю, сделаю, приедете. Не первый раз, не привыкать, все время в разлуке. Сначала, когда служил, приду с дежурства, злой, усталый, и спать. Потом такой бардак начался, зарплата у офицера – курам на смех, дочка болеет все время, жена на больничном – сократили. Потом вовсе часть расформировали, уроды, безработица, город маленький, глушь. Ну мы, кто побойчей, уволились да подались в столицы бизнес делать. Здесь тоже – по углам всяким, без прописки, и так и сяк – ну как с семьей, жила у мамы, в гости приезжала – хозяева ругаются, с квартиры гонят, дочка болеет, не выносит климата Питерского, моя сначала плакала, ругалась, скандалила, что это, говорит, за жизнь, я как не замужем, ребенок без отца, в году недели две-три вместе живем, а сейчас уже и не говорит ничего, молчит, глаза тупые-тупые. Дочку жалко. Как приезжают, замечаю только, как вытянулась еще, еще больше похудела, как меня увидит, глаза такие – вспыхивают, прямо сияют, как расставаться – такие тоскливые, горестные-горестные. А сейчас уже подросток, в этот раз приехали – и не улыбнулась даже, вся такая потухшая.
- А кто за тобой гоняется?
- Да, отморозки одни.
- Какие?
- Обыкновенные.
- А почему ты в милицию не заявишь?
- В милицию? – ухмыльнулся. – Да я-то тоже замазан. Да и толку от них.
- А почему они за тобой гоняются?
- Так я же бизнесом занимался.
- А сейчас?
- А сейчас не до бизнеса, шкуру бы свою спасти. Я поэтому и жену с дочкой спровадил, типа ремонт надо делать. Вот так. Так что не убийца я, не маньяк-насильник, не дрожи.
И только он так сказал, как я про пистолет вспомнила, воздуху побольше набрала и выпалила:
- А пистолет?
- Какой пистолет?
- Который ты к моей голове приставил?
- Что за чушь? Когда я тебе пистолет к голове приставлял?
- Когда в квартиру ко мне забрался и в комнату меня затащил.
- Ну, знаешь, у страха глаза велики. Не было никакого пистолета. Мне просто надо было заставить тебя молчать. Я тебе костяшкой пальца висок придавил, ты и замерла. – Встал, пошел, потом повернулся, говорит, - Замок у тебя на двери паршивый, прими к сведению.
Так и ушел, а я сижу на лавочке, как старушка, и думаю, так мне ему теперь
«Здрассьте» говорить, что ли, когда увижу?

             Сижу вечером. В дверь звонят, подхожу, «кто?» говорю, - «Я», отвечает. Думаю, опять прятаться пришел, что ли? А вдруг, открою дверь, а там – рэкетиры вместе с ним? А он говорит:
- Не открывай, послушай, потом решишь, открыть или нет. Тоска, - говорит, - ты, не бойся, хвоста нету, я бы не пришел, если что. Сегодня не будет их, знаю. Я вот выпил немного, расслабился. Хочу тебя пригласить в гости. Вино у меня есть, бутылочка, правда, не полная уже, но чем богаты… Закусывать только нечем. Пойдем, а то - что там завтра будет. Мне что-то сегодня хочется, чтобы пожалел меня кто-нибудь, вот ты и пожалей. Глаза у тебя для этого подходящие. Идти не долго, можешь даже пальто не надевать. Эх, годков бы двадцать назад, я бы тебя в ресторан пригласил, шиковал бы, еще бы подарил бы что-нибудь, платье там, или колечко, а сейчас – извини.
- Не надо мне никаких платьев…
- Надо, надо. Женщине надо подарки делать. Даже просто так. Я раньше мог себе это позволить, а сейчас жизнь такая пошла, даже… Ну, не важно.

               И вот этими словами он меня взял, надо же, кто-то про меня думает, что я
такая женщина, которой можно просто так платье подарить. Мне ведь в
жизни ни один мужчина платье не подарил. И кольцо тоже. И мне так
грустно стало, и сердце мое таять начало.

- Сейчас что мужику остается, если у него денег нет? Только комплименты говорить. Вот ты придешь ко мне, сядешь, я на тебя смотреть буду и комплименты говорить, все опишу – глаза, губы, волосы, только мне видеть тебя для этого надо, не спеша, долго смотреть, и чтобы ты меня не боялась, да ты не боишься уже, я чувствую.
А я уже не только не боюсь, а почти плачу от жалости к себе, он
мог бы даже и не продолжать, я бы все равно с ним пошла. «Подожди, -
говорю, -  я переоденусь только», - а сама, скорее к шифоньеру побежала,
платье свое выходное достала, потом к зеркалу – причесаться, губы
накрасить, и духи, чуть-чуть еще оставались, я до конца – для такого случая
не жалко.

          В лифте едем, я на него смотрю, а он такой осунувшийся, серый какой-то, замученный, прямо так жалко его стало. Приехали на шестнадцатый этаж, он говорит «вот моя квартира» и входит, а на двери даже замка нет. Я говорю «а как же ты не закрываешься?», а он говорит «так пусто, красть нечего.  А если эти придут, увидят, что замка нет – значит, не живу здесь. А бомжи сюда не залезут, высоко и подъезд на ключе». Входим –и действительно – ничего нет. Абсолютно пустая комната. Обои какие-то желтенькие в цветочек. Даже штор нет, даже свет не включить, лампочки нет. Но зато – луна. Я такого никогда не видела. Чтобы луна так в окно светила. Как прожектор. Шестнадцатый этаж, высоко, все фонари внизу остались, только пустое пространство и луна. Она как будто прямо в окно заглядывает. И какая яркая! В комнате светло. Я к окошку подошла, а она прямо напротив, мурашки побежали. А он, как фокусник, из карманов своей шинели достал два бокала на тонких ножках и на пол поставил. Шинель на пол бросил и говорит «садись!» Принес из кухни вина бутылку, налил в бокалы, и видно, что вино темно-красное. Я бокал поднимаю, и как будто руку двигать трудно, как в воде, такой лунный свет густой. К губам поднесла, а он говорит «чокнуться надо, а то как за упокой получается», чокнулись, я стала вино пить и чувствую, что вкуса не чувствую, точнее не понимаю, какой он – терпкий или сладкий, или еще какой-нибудь. Выпила и подумала, господи, он же голодный, наверно, а я, ворона, про закуску и забыла совсем, а ведь у меня как раз сегодня колбаски немножко в холодильнике есть. Он говорит: «Давай выпьем за чудесное спасение», снова вино разлил. И мы выпили. 

                Я вина сто лет не пила, сразу захмелела чуть-чуть. А он наклонился и стал меня целовать, все лицо, осторожно так, как будто губами лунный свет собирает. А я сижу не шелохнусь, думаю, подольше бы лунный свет не кончался, и луну умоляю, дай света еще, дай, а то он весь соберет и перестанет целовать меня. И еще он мне стал пуговицы на платье расстегивать, у меня спереди на платье до самого пояса много-много маленьких пуговичек, а петельки такие маленькие-маленькие и такие тугие, я никогда их все не расстегиваю, расстегну несколько сверху, чтобы вылезти можно было, и снимаю. А он их, медленно, все - одну за другой так и расстегнул. И платье само упало.
И он меня дальше целовать стал. И я его. А еще я подумала, что хорошо, что лунный свет, а не солнечный. Солнечный свет безжалостный, все безобразности ярко высвечивает, не скроешь, а в лунном свете кожа такая гладкая-гладкая и светится. Он усмехнулся и говорит «жестко тебе будет», а я говорю «нет, не жестко», и мне на самом деле не жестко, да я просто не заметила жестко – не  жестко…
Откуда такая нежность берется? Ведь я не знаю его совсем. Это все луна, луна и вино, я и сама как будто из вина и лунного света, и его мне хочется просто утопить в своих ласках. А он так на меня смотрит, так смотрит, даже не знаю как… Как картину пишет. Вдруг – шаги. К двери приближаются. Шаги и голоса. И уже поздно что-то предпринимать, уже у самой двери. И сделать ничего нельзя, только в пол вжаться и молить, чтобы…, не знаю о чем, чтобы обошлось, обошлось! Он как чугунный сделался, меня в пол вдавил,  а я пытаюсь с полом слиться, и кошмар мне мерещится – над нами черные фигуры. «Смотри – не заперто». – «Хм, действительно». – «Там, что, нет никого?» - «Не знаю». - «Посмотреть?» - «Нет, нет, не ходи туда, вдруг там кто-нибудь есть! Пошли!» И ушли. Рядом дверь хлопнула. Соседи оказались. Я обмякла, рукой-ногой не пошевелить,  он как бешеный зверь сделался. Из каждого ужас по-своему выходит. Ну, чувствую: сейчас  смерть моя придет откуда не ждали, придется расслабление на потом оставить. И тоже в самку рычащую превратилась.
Пришла в себя, чувствую – пить хочется, сил нет, рот горит, встала, платье натянула кое-как, пошла на кухню. Там тоже голяк, только раковина и тумбочка какая-то старая рядом. Пришлось из крана попить. И я так машинально совершенно выдвинула ящик в этой тумбочке. Я сначала просто на нее оперлась, а потом как-то рука сама соскользнула, и я его открыла. А там пистолет. Ничего нет – только пистолет и штопор. У меня как окаменело все внутри. Так он врал все! Про дочку врал, чтоб я на жалость клюнула, и поверила ему, а вдруг он – убийца? И на самом деле его милиция ищет? А я-то! Учительница литературы! Гуманистические идеалы, совесть, честность, а сама с убийцей?! Тут он сзади подошел и у меня из рук пистолет взял (и как он у меня в руках оказался? – не помню). Так мы и стоим напротив друг друга, он с пистолетом в руке. Он говорит: «Зачем взяла?» А я только рот открываю, а вылетает что-то вроде «ап-ап-ап», ничего вразумительного. Он говорит: «Ну почему это бабы всюду лезут». А я говорю: «Я случайно». А он – «Ну и чего так вытаращилась? Я же сказал, что в армии служил». – «Так ты же уволился». – «Ну и что, это наградное оружие. Я ведь и в боевых операциях участвовал. Вот смотри», - и мне пистолет протягивает, а там действительно на ручке что-то выгравировано, только я не разобрала что.   Я стою, как истукан, и не знаю, что дальше делать. Он пистолет обратно в ящик положил, подошел ко мне, обнял, а я как деревянная. Тут он посмотрел на меня, улыбнулся, а потом как захохочет! И так он хохотал, что я тоже улыбаться начала. «Ну, - говорит, - иди одевайся, провожу тебя». Спустились, он меня до квартиры проводил, я зашла, и слушаю через дверь, когда он к себе пойдет, а он мне: «Чего спать не идешь? Иди. Спокойной ночи». И ушел.

                  Я ему «здравствуйте», он мне «здравствуйте», я мимо прошла, а он «стой!»
- Раз уж встретились, значит, судьба. Не хотел прощаться-то я. Но, раз встретились, давай уж попрощаемся. Уезжаю я. Квартиру продал. Все равно дочь здесь болеет все время. Поеду к теще. Там зато большую квартиру купить можно. И еще долги отдать останется. Безработица там, правда. Ну, ничего, что-нибудь придумаем. Скоты эти обложили совсем. Никому никогда не говори, что видела капитана какого-то с 16 этажа. Ни подружке, ни маме. Никому. Не видела. Не знаешь. Понимаешь? И… прощай. Будь счастлива. Обязательно будь!

                Поднялась к себе, стою у окна. Пасмурно. Луна только еле-еле по временам из-за облаков просвечивает тускло. Вспоминаю его лицо, такое решительное, упрямое. Резко отвернулся, быстро ушел. Но успела я, успела заметить теплоту и грусть  в глазах, когда уже отворачивался, уже отпустил себя, и губы дрогнули и на мгновение замер.
И тут голос мой внутренний, только какой-то не мой, а как провидение как будто со мной моим же голосом заговорило, а может, это луна была, и не словами, а как будто увидела я все свое будущее в одну секундочку, только поняла я – и этот офицер незнакомый и эта шинель на полу в лунном свете – самое прекрасное, что было у меня в жизни, и не повториться этому никогда.

Ну, надо отметить собственную тему новым рассказиком. Как никак - первый раз в жизни у меня своя тема!

Реалити-Шоу

Сценарий для телевидения

На экране появляется Ведущий, он подпрыгивает от радости, улыбается, потирает ручки.
- Здравствуйте, здравствуйте, дорогие, любимые наши телезрители и гости нашей студии! Вот, наконец-то, наступил тот долгожданный момент, когда в эфир выходит наше супер-новое! Супер-креативное! Абсолютно крейзовое! Супер-Шоу!!!!!
Звучит бравурная музыка, соответствующая моменту.

В    П С И Х У Ш К Е !!!!!!!!!!!!»

Музыка еще более бравурная

          Публика в студии кричит «вау» и бешено аплодирует. Ведущий, подпрыгнув на месте от переизбытка счастья, продолжает:
- Как вы уже знаете, мы долго искали наших героев, это абсолютно реальные люди, найденные нами, можно сказать, на улицах нашего города, и им предстоит попасть в реальную психиатрическую клинику, где лежат настоящие больные и работают настоящие доктора. А сейчас я приглашаю в студию наших героев!!!

             (Звучит бравурная музыка соответствующая моменту)

            Публика в студии кричит «вау» и бешено аплодирует. Ведущий раскланивается как народный артист. Входят четыре человека, трое мужчин и одна девушка, садятся в кресла. Ведущий, обернувшись вокруг своей оси, продолжает:
- Чтобы запутать наших героев и осложнить им задачу, в нашем доме для душевнобольных и персонал и пациенты будут носить одинаковые костюмы. Сейчас наш ассистент поможет одеться нашим героям. Тамарочка, пожалуйста. Вот эти светло-зеленые одежды, так вот брючки, каждому по размеру и такие мини-халатики, что ли. Вот. Теперь вы неотличимы от обитателей нашей психушки. Итак, пришло время познакомиться с нашими героями поближе. Мы постарались найти представителей разных социальных так сказать слоев нашего общества. Одна женщина у нас, пропустим даму вперед. Пожалуйста, расскажите о себе.

           Оччень современная Девушка с оччень современной прической, пирсингом и татуировками выходит на середину сцены и, волнуясь, говорит:
- Хай! Меня зовут Даша Петрова. Я приехала в Москву из под Тамбова. Хотела поступать в институт, но не поступила. Денег у меня нет, обратно возвращаться тоже нельзя, у нас там безработица и все пьют – пропадешь. Ну, я тут до зимы покрутилась в Москве, в основном у трех вокзалов (Ведущий многозначительно – «Вау!» Похабно подмигивает в камеру) … а сейчас уже холодно совсем стало. Ну вот тут как раз и … нашли меня … из этой передачи.

   Ведущий:
- Поаплодируем нашей очаровательной участнице! (зрители в студии послушно аплодируют). Так! Имя следующего участника Сергей. Он у  нас представитель рабочего класса. Пожалуйста, Сергей!»
Сергей:
- Ну, это… ну, я школу … не закончил.. вот, и меня батя устроил к ним на завод, чтобы я это, …  совсем не, ну… ну…. чтобы я … с пути не сбился – во! Ну, на заводе полная (звукооператор делает «ПИП») – работать надо! Я сначала на «Фабрику звезд» пытался, не взяли, потом в «Дом2» тоже не взяли, потом хотел в стриптиз идти –  опять не взяли, сказали: «тебя учить – бабло только на ветер выкидывать», ну … и вот я здесь.

Ведущий:
- Вау! (публика в студии аплодирует) А теперь у нас Представитель Интеллигенции. Просим, Аркадий Семенович, просим!
Аркадий Семенович: (очень тихо)
Здравствуйте.
Долгая пауза, Ведущий выжидательно смотрит на Аркадия Семеновича.

Ведущий:
- Аркадий Семенович! Пару слов, буквально пару слов о себе! Просим! Просим! (публика вяло аплодирует).

Аркадий Семенович:
- Закончил ГВРТУ двадцать пять лет назад, исторический факультет. 20 лет преподавал в родном вузе историю КПСС. Защитил диссертацию на тему «Различия в подходах к методике конспектирования трудов классиков марксизма между студентами и аспирантами непрофильных специальностей». Потом… (Гордо) в связи с социальными переменами… не нашел места в современной реальности».

Ведущий:
- Браво! Браво!  И Последний наш Участник – самое крупное и трудное наше приобретение, гордость проекта, э… Ну он расскажет о себе сам.

Последний участник (солидно откашливаясь):
- Я директор ЗАО «НЕФТЬГАЗАЛМАЗРЫБАЛЕС» Али Куждабаевич Бамхатуев. На проект меня привели следующие причины: а) желание быть ближе к народу; б) Желание хоть как-то разнообразить свою жизнь; в) Мои личные долговременные хорошие отношения с дирекцией вашего канала.  Я надеюсь ваш, наш проект полностью оправдает мои ожидания. Спасибо.

Публика вскакивает с мест, орет «вау», захлебывается слюной и устраивает бурные и продолжительные овации.

Ведущий:
- Это Вам огромное спасибо Али Куждабаевич, за согласие участвовать в нашем, вашем, ой – ну, в общем новом проекте под названием «В психушке». Итак, правила игры: Участники проекта по жребию вытаскивают бумажки, где будет написано, принадлежал ли они к персоналу или к клиентам нашего заведения. Им запрещено сообщать друг другу об этом. Потом, соответственно вытащенному жребию, им будут отведены места – кому в палате вместе с остальными пациентами психиатрической лечебницы №1097 города Москвы, кому в помещении для персонала вместе с медсестрами и санитарами. Участники проекта должны будут вести себя в соответствие со своими новыми социальными ролями – или ужиться с душевнобольными людьми или осуществлять за ними уход. Победителем станет тот, кто дольше всего продержится на проекте и лучше всего выполнит свою задачу. Во всех помещениях больницы будут расположены видеокамеры, так что наши зрители смогут непосредственно наблюдать за происходящим и голосовать за понравившегося участника. Рейтинг участника будет решающим для определения того, остается участник на проекте или покидает его. Так что, уважаемые телезрители, все зависит от вас! Голосуйте за ваших любимых героев! Поддержите их!
Бравурная музыка знаменует конец эфира.

Прошло какое-то время.

Действие переносится в закулисье телевизионного мира. Ведущий, Директор Проекта, еще какие-то люди бегают, как ошпаренные, рвут на себе волосы и явно чего-то сильно боятся.  Входит Али Куждабаевич, он багровый от гнева.
Али Куждабаевич:
- Шайтан, уволю всех!!! Я зачем деньги давал, а?! Сгною всех, рабы будищ, с голоду сдохнищь все! (Директору проекта)  Иди сюда! Говори!
Директор проекта:
- Э…э…э…так ведь страшного-то ничего не произошло…ведь рейтинг-то, рейтинг-то подскочил как, а? Вы же сами говорили «рейтинг – это деньги»?... Рейтинг-то просто взлетел, взлетел!
- Это дерьмо на мою голову – рейтинг?! Тебе такой рейтинг, шайтан! Прямо из горшок! Фу-у-у! Да как я в эфир выйду?! Как же семья?! Ведь я же весь тейп опозорил, вай-вай!
- А мы специально объявим, что дерьмо было бутафорское! Да? Конечно! Сделано из шоколада лучшего качества! Фабрика «Красный Октябрь» - спецзаказ – Мы им в рекламную паузу особую благодарность объявим за художественное изображение дерьма!
– Да?
–Конечно!!!
- Ну давайте.
– А может еще раз, а Али Куждабаевич? Сразу реклама попрет, проект и так уже окупился, а какова прибыль-то будет, а?
Али Куждабаевич хочет его убить. Директор проекта уворачивается:
- Ладно молчу, молчу…Действительно, перебор будет.

Действие переносится в зал мониторинга, где на дисплеях картинки со всех видеокамер больницы. Инженеры, директор проекта, и менеджеры и консультанты переговариваются.

Директор проекта:
- Ну, как там у нашего Сереги дела?
Инженер:
- Показал зад, прыгал как орангутанг, орал. Ну, рейтинг, конечно, скакнул. Так что все нормально. Да вот, хотите, взгляните сами.
На мониторе зеленоватые стены палаты,  решетки на окнах. В палате пятеро парней, один из них – Серега. Он воет и пускает слюни.
Один из парней (Санитару):
- Эй, Митрич, с тобой что, не делились, ты че нам психа подкинул?
- Да он не псих, он тут в кино снимается, а они мне столько забашляли, что вы со своим баблом вааще отдыхаете.
Парень подходит к Сереге.
- Эй, ты, кончай придуриваться. Достал. А то я тебя по-тихому успокою.  Серега перестает выть, лицо его становится осмысленным.
- А ты че, не псих, что ли?
Парень ржет.
- У нас тут (он подмигивает остальным) спецгостиница. Санаторий. Я от тюрьмы кошу, Шурка от армии, этот вот мазурик – он политический, а Колян, он у нас – ну,  он-то псих натуральный – на себя руки наложил от несчастной любви.

   Директор проекта:
- Черт, резать придется. Этих, блатных, не предупреждали что ли, чтоб правильно себя вели? Че они болтают много? Кто за это отвечает?!
Директор проекта убегает.

Проходит некоторое время.

                 И снова директор проекта, менеджеры и консультанты бегают в волнении.
Один из менеджеров (директору проекта):
- Да вы что, охренели, он больную бабу насиловать будет, она же не соображает ничего! А мы что – сутенеры что ли?
- Черт, да погоди ты, может утрясется.
- Что утрясется, что утрясется?! Вот, посмотрите, вот она как раз.

Картинка с одной из видеокамер. По коридору ведут красотку в смирительной рубашке. Руки назад, смирительная рубашка соблазнительно обтягивает красивую грудь, из под короткого подола – умопомрачительные ножки.
- Черт бы его побрал! И как он ее углядел! Требует и все!
- Такую не углядишь…Тут уж ничего не поделаешь…
- Да вы что?!
- Заткнись. Не нравится – вали с проекта. На твое место желающие найдутся.

На следующий день в телезакулисье опять пожар во время наводнения. В кабинете Главврача полулежит в кресле Али Куждабаевич. Вокруг него суетятся врачи.  Тут же директор проекта и его помощник.

Главврач:
- Она у нас нимфоманка, сексуально одержимая. На воле-то она несколько мужиков насмерть зае… Ой простите, принудила к сексульному контакту. Вылезет, бывало, в парке из кустов, поманит какого-нибудь простофилю, а он и рад стараться. Она, зараза, красивая. Ну, первый раз, второй – это по взаимному согласию, а дальше, она… принудительно. И все – хана мужику. А ей – ничего. Сильная, зараза. Сумасшедшие, они сильные. Вот, лечим теперь. 

Али Куждабаевич издает полустон-полувопль:
– Предупреждать надо!!!
Директор проекта (помощнику):
- Эх, это бы в эфир!!! Вот рейтинг-то был бы! Серега только в карты режется, да водку жрет – однообразие, никакого рейтинга. Тем более там много резать приходится – нельзя же этих лжепсихов сильно засвечивать. Сейчас Куждабаевич спечется, факт. С кем мы останемся?!

Оперативка в кабинете директора проекта.

Консультант:
- Даша повредилась рассудком. Это случается. 5% санитаров заканчивают свои дни как пациенты, видимо, она входит в эту статистику.
Директор проекта:
- Надо срочно найти актриску какую-нибудь подходящую, типаж тот же, гримируем и выводим по-быстрому из проекта, объявим – низкий рейтинг.
Один из менеджеров
– Это уголовкой пахнет…
- Ты вспомни, где ее взяли? А сколько уличные проститутки живут? У нее родни нет, профессии тоже. Ей здесь еще и лучше будет. Кормежка, уход. Так что, по этому вопросу все. И, как вы понимаете, проект закончен. Нашего спонсора, Али Куждабаевича Бамхатуева, так и не удалось уговорить продолжить участие в проекте. Он сказал, что уже отбил свои деньги и ноги его больше на проекте не будет. Соответственно у нас один победитель. Даже конкуренции нет. Наш кандидат наук, как это ни странно, оказался в качестве санитара на своем месте. Рейтинг у него не высокий, но стабильный. Честно говоря, он с такой сноровкой лупил этих психов, как будто не преподом 20 лет оттрубил, а санитаром. Все, где наш сценарист? Ага, давай валяй последний эфир, и переходим к новому проекту, зачем, собственно, я вас всех и собрал.

Бравурная музыка.
На экране снова появляется Ведущий.
- Здравствуйте! Здравствуйте, дорогие наши телезрители и гости студии! Вот и закончен наш проект «В психушке» за эти месяцы ставший таким популярным у нашего народа! Все участники стали настоящими любимцами наших зрителей! А вот и победитель проекта - Аркадий Семенович! Поздравляем!
Побеждает интеллигенция – новая интеллигенция!!!
Публика аплодирует и кричит «вау!»
А теперь, дорогие телезрители, объявляем кастинг в наше новое реалити-шоу «Публичный дом»! И – внимание – поскольку в России публичные дома пока запрещены, съемки будут проходить в Амстердаме! – Вау! – Супер! – Крейзи! – Улет!
Посмотрите пока наше промо!

Не экране две «звезды» отечественного шоубизнеса обмениваются вставными челюстями от Картье и шамкают:
-  Ой, я фто-то неввничаю.
- Да ты фто, тут то зе шамое, фто у нас на Вублевке, я то думала, фто-то новенькое, нет, вевде одно и то зе.

Я все не знала куда написать) Мне тоже понравилось) Еще будет?

прочитала на одном дыхании .. может потому, что многое созвучно ? не знаю .  душу тронуло.

Мысь
а знаешь, я спиной и затылком чувствовала , когда рядом появлялся парень, которого я любила .
где бы не встретились , я ,не видя его , ощущала на шее какой-то тёплый ветерок . и не разу не ошиблась. 
а он ничего не знал .

Круто 

  согласна

Конечно, можно!

Пишу давно. Даю читать близким. Выставляю в инете на литсайте. А автобиографично в том смысле, в котором Флобер говорил: "Госпожа Бовари - это я".